Все-таки нет в России никакого фашизма. По крайней мере, в эстетическом понимании, а, если исходить из императивного «фашизм как стиль», то вообще ни в каком. Ну, вот хотя бы по одному такому признаку: в Германии 1933-45 гг. легко было повстречать на улице красивую белокурую бестию со свастикой на рукаве, а попробуйте повстречать в Москве симпатичного дегенерата с георгиевской ленточкой — не получится, одни уроды. Дело в том, что агрессия вообще не ложится на русские лица красиво. Вот, например, тупые альфа-самцы из числа представителей кавказских народов — сплошное загляденье: орлиный профиль, плотоядные губы, глухая, кровавая ночь в глазах, хищная животная грация в движениях. Немцам когда-то шло интеллектуальное насилие, методичная и холодная агрессия. У монголоидов бывают красивые бесчувственные «чингисхановские» лица. Про африканцев и говорить не стоит — их обличья лютый огонь борьбы превращает в маски богов: нет алчнее, красивее и выразительнее насильников, повстанцев и борцов за свободу, чем негры. Понятно, что перечисленные народы хороши не только в агрессии, но она, в том числе, выходит у них качественно, визуально безупречно. В России же правые радикалы, да и просто агрессивные уличные кретины обычно похожи на взбесившихся кабанов: кособокие и неуклюжие, либо громилы с мясистым загривком и затуманенным гаснущим взором, либо тщедушные уродцы, опять же, с характерным почвенническим выражением глаз.
Какие русские красивы — тоже известно! Это аленушкины иванушки, алеши карамазовы с задумчивым взглядом, мягким голосом и гибкими позвонками, русые хворостиночки, инфантильные вьюнки. Их страсти и идеи взрываются слезами, битыми сервизами, дурацкими экстазами, иногда раскаянием, порой эмиграцией, часто тюрьмой, а чаще всего медленным и нервным умиранием в объятиях бытовой тетки с борщом. Спектр от «русских мальчиков Достоевского» до «тургеневских юношей». Именно этот типаж в русском исполнении, как правило, безупречен.
То есть с эстетической точки зрения правильной мне видится такая картина: васильковые русские агнцы находятся в окружении клацающих зубами кавказских волков, коварных пантюркистов, «злых чеченов», беспринципных китайских захватчиков, в общем, всех тех, кто умеет делать красивое злое лицо, а потом на помощь этим агнцам приходят холодные, как в фильмах Ханеке, люди с Запада, стальные солдаты НАТО и прочие голубые каски. Конечно, следом за ними могут прийти другие злые люди — уже не агрессивные дауны и альфа-самцы, а высушенные и «оттюнингованные» капиталистические амфибии, которые, может быть, и в самом деле пожелают припасть своими омертвелыми губами к живородящей русской почве, к нефтяным венкам на нежных шеях волооких иванушек. Но те или иные злодеи в человеческой истории не удерживаются возле своей добычи достаточно долго для того, чтобы она окончательно испустила дух. Все потому, что злодеев слишком много, и из–за острой конкуренции они друг друга постоянно вытесняют. Так что рано или поздно на горизонте снова замаячили бы «чингисхановские лица» и разнообразные шакальи пасти. В общем, роль жертвы в театре истории — это то, что с эстетической точки зрения лучше всего подходит России. Не говоря уже о том, что тогда она бы и впрямь была Святой Русью, геополитическим Христом, а так эта роль, как известно, досталась Польше, которую русские и немцы с завидной регулярностью драли на куски и распинали на кресте ее благородства. Если бы в России бытовала действительно христианская мысль, а не филетический бред Третьего Рима, то религиозные русские мыслители поняли бы, что в «смутное время», когда поляки и московиты бились за лидерство в Восточной Европе, Россия победила лишь в «профанном смысле», победила в мире сем, приготовив тем самым фундамент тюрьмы народов, лагеря уродов и несчастливцев. А Польша тогда выиграла у России Вечность, поскольку ничто не вышло бы у поляков так красиво и чисто, как та христианская мистерия, к исполнению которой их принудила история. Московия с тех пор лишилась онтологически обоснованного (эстетически проверяемого) христианства и осталась с его адским симулякром, который сегодня именуют «скрепами духовности». На Западе же, когда институализированное христианство рушилось, Иисус одерживал победы уже в другом лагере — среди мультикультуралистов, которые впервые в истории решили радикально реализовать Его заповедь «нет ни эллина, ни иудея». И бесполезно было в «золотом веке» русского чада качаться Чаадаеву чайной розой, Чацким в аду: уже тогда превратить русский мир и русское национал-языческое христианство в христианство Христа было невозможно. Почва поглотила идею, Идиот победил иезуитов. Масонам осталось смотать свои фартуки трубочкой и убираться на розовый Запад, туда, где Великий Архитектор продолжил работать над красотой бытия.
Между прочим, Мартин Хайдеггер считал, что «красота есть способ, каким бытийствует истина». Эстеты захотят не согласиться, но, во-первых, для него истина — совсем не то, чем она представляется всем остальным, а, во-вторых, раз уж мы говорим о фашизме (точнее, о нацизме), к Хайдеггеру точно стоит прислушаться, он в этом разбирался. Фашизм, при всем его антигуманном посыле и миллионах невинных жертв, надо признать, был явлением органичным, в художественном и в стилистическом отношении достаточно высокоорганизованным. К путинизму такие определения даже близко не подходят. Если лицо нацизма — чудовищно, но сами нацисты в этой чудовищности завораживающе эстетичны, то наши черносотенцы — это настоящее бедствие физиогномики. Забавно, но лица большинства российских младоконсерваторов и фашистов немцы могли бы использовать только в качестве фотографического приложения к пропагандистской книжонке «Унтерменш». И еще забавно, что российские праворадикалы похожи не на немецких нацистов, а на их карикатурный образ, который кропал советский кинематограф до появления Штрилица, то есть, на всех этих бешеных человекозверей, тупых людоедов и других полусказочных персонажей Кукрыниксов. Тут можно было бы углубиться в настоящий (а лучше в лакановский) психоанализ, но не буду размывать тему.
В нашем анализе важна не сама жестокость и агрессия (иначе мы фашизмом будем называть все подряд, включая поведение самцов попугайчика кореллы в брачный период), а то, что именно и каким образом в эту жестокость превращается. В случае нацизма — это строгость, собранность и гипертрофированная четкость, параноический европейский волевой порыв. В случае путинизма в жестокость переходит размытость и несогласованность форм, разухабистый сафроновский «гламур», отвратительный, шизоидный фарш из лубка, совка и православно-монархической травестии.
Развиваться истории по эстетическим законам, то есть, по сценарию, который я выше описал, как раз и мешают все эти ура-пассионарии, хряки с георгиевскими лентами, так называемые русские фашисты, которым фашизм совершено ни к лицу, то есть, не истинные, а ложные, «ложно экзистирующие» фашисты, агенты безобразного. Если представить, что они исчезли, а вместе с ними исчез и репрессивный род разбитных баб с конем-рублем, и остались исключительно жертвенные идеалисты, иванушки-дурачки, мальчики-достоевского, есенинские-колокольчики (ну, а также блаженные, нищие и бомжи — эти роли в России тоже исполняются с точки зрения формы безупречно), то такой русский народ я бы безоговорочно полюбил и признал бы прекрасным. Это, между прочим, было бы подлинным эстетическим национал-хайдеггерианством.
Вообще для того, чтобы спасти мир, нужно не так уж много — нужно просто жить для красоты. Жить-быть для красоты, а не для чего-то другого: ни для родины, ни для смысла, ни для прибыли, ни для справедливости, ни для истины, даже ни для дела, только для красоты
И не спешите считать мою позицию маргинальной, я ведь лишь продолжаю мысль русского классика: красота действительно могла бы спасти мир, если бы мы сначала спасли саму красоту от безобразного, от уродов. Вообще для того, чтобы спасти мир, нужно не так уж много — нужно просто жить для красоты. Жить-быть для красоты, а не для чего-то другого: ни для родины, ни для смысла, ни для прибыли, ни для справедливости, ни для истины, даже ни для дела, только для красоты. И ни в коем случае ни для каких-то других идей, которые всегда используются для того, чтобы укреплять диктатуру уродов. Любая идея, любой концепт могут быть присвоены и всегда присваиваются властью и обывателями. Чего этому лагерю не удалось присвоить, так это красоты. Они пытаются приручить ее искусством, гламуром, модой, но она снова и снова ускользает. Потому что красота совершенно неуловима.
Красота — самая скользкая и сама поверхностная вещь в мире, она — откровенная игра небытия. Делез говорил, что ускользать — революционно. И он был прав: единственная настоящая революция — это революция красоты, а по-настоящему бескомпромиссна в любой революции только красота революционного. Никак не «социальная справедливость», «немецкое единство», «русский мир» и прочая чепуха, а совсем другое — то, что ускользает от идей, то, что просачивается сквозь рвы с трупами, то, что издевательски танцует на обрушенных алтарях смысла. Вот почему очень важно уловить посыл бытия, влезть в правильный кафтан судьбы (а потом вовремя переодеться). Этот кафтан для русских — никак не черная сотня, никак не воинствующий имперский младоконсерватизм, никак не национал-путинизм. Иванушка, не пей из этой лужицы! Ты и так козленочек.
Впервые с русским фашизмом мне удалось столкнуться в студенческие годы, когда я жил в Кыргызстане и учился на журналиста. Скажу честно, произведения Жана Жене, Ежи Косинского и фильм Висконти «Гибель богов» так заинтриговали меня фашистской эстетикой, что я, наивный кыргызстанский юноша, решил посмотреть на парней в черной униформе в непосредственной близости от себя, короче, найти, войти и ощутить. Случай скоро представился: я проходил практику в местном филиале газеты «Аргументы и Факты», и наш редактор Геннадий Павлюк с радостью согласился на журналистское расследование по методу Герхарда Кримшредера. Кримшередер — это известный репортер из ФРГ, который прикидывался то неонацистом, то байкером, то сатанистом, вживался в среду, а потом писал живые очерки изнутри. Сначала я внедрился в местную ячейку НБП. Лимоновцы были страшно далеки от чего-то висконтиевского, хотя, справедливости ради замечу, что какое-никакое эстетическое начало в них присутствовало. Но запомнился мне из них только стареющий панк, который хвастался тем, что когда-то на спор съел кусок говна. Репортаж занял целую полосу или даже разворот, уже не помню, я же пошел дальше, а именно — к ютящемуся в церковно-православном подполье филиалу РНЕ, той самой партии, выходцы из которой нынче беснуются на востоке Украины. Эти люди и впрямь ходили на свои собрания в черной униформе, но от нацистов, описанных у Жене и Косинского, были еще дальше, чем лимоновцы. Как-то, глядя на их рожи, я представил, что вот сейчас вдруг зазвучит музыка Вагнера, и, не в силах удержаться, прыснул со смеху — настолько нелепым было это допущенное в уме сочетание. Мне даже писать было не о чем, разве что о том, как поселковый пономарь (неказистенький мужичонка с противными усиками, которого за пьянство бросила жена) и по совместительству глава баркашовской шайки разоблачил местную кликушу-истеричку как «ведьму-оборотня», — в общем, вышли зарисовки из быта и фольклора семиреченских казаков двадцать первого века. За время общения с ними я так сильно хватанул «русского мира», что потом еще несколько лет не мог отойти. Возможно, их антипример даже был одним из многочисленных факторов, по которым я поспешил в объятия католицизма. С тех пор и особенно после своего переезда в Россию, наблюдая за «русским фашизмом», я уже ничему не удивляюсь. И меня совсем не удивило, что эти люди, все эти ущербные уродцы и мелкие зоосадисты, так долго мечтавшие пытать и вешать, устраивают нынче в своей Злобнецкой Народной Республике — не удивляет ни степень террора, ни общая безвкусица, сопровождающая их деяния, например, памятник Ленину, на который «ополченцы» скотчем примотали георгиевские ленты и двуглавых орлов.
Одним из ключевых мифов русских фашистов является миф о так называемой загадочной русской душе. Так вот. Созерцая международные и внутрироссийские реалии последнего времени, я, наконец, понял, в чем заключается эта самая загадочность, по крайней мере, на данный момент. Она заключается в парадоксе: Империя Зла есть, а очарования зла нет. Почти вся мировая культура-история-литература и до Байрона и после являет нам отрицательных героев, которые интереснее или глубже положительных, показывает таинственный, вызывающий, а иногда и сверхчеловеческий ореол зла, ну или, на худой конец, его скромное очарование, как в фильмах с Изабель Юппер. Даже коррупция может быть увлекательной, например, в исполнении Вотрена, или, скажем, как при папаше Дювалье на Гаити. Другое дело — российские политические и уголовные хроники: зло есть, зло повсюду, а очарования ни малейшего. Парадокс, загадка. Впрочем, возможно, разгадка ее весьма прозаична. Не зря сравнивают РФ с Мордором. Толкиен — после Льва Толстого самый скучный писатель, какой мне только попадался, у него в равной степени тупы и одномерны как положительные, так и отрицательные персонажи. Первую часть книги, как помню, я еще надеялся, что когда появятся орки и назгулы, станет, если не захватывающе, то хотя бы очаровательно, но ничего подобного не произошло. Мордор оказался утомительным, не различимым, скучным царством, очень похожим на Чевенгур Андрея Платонова, где вместо воли, интриги или прихоти, словом вместо всего того, что наполняет собой порядочное зло, пыхтела и переливалась магма глупых, некрасивых и не интересных существ. Я начинаю подозревать, что фентази — это самый реалистичный жанр, пик соцреализма. В общем, в Империи Зла какое-то совершенно дурацкое зло, не приятное и безыскусное, зло с истекшим сроком годности. И фашизм тоже в России вроде бы есть (все эти «национал-предатели», «русский мир», аннексия Крыма по образу и подобию гитлеровской военной дипломатии), но такой же кривой, кособокий, абсолютно провальный в художественном отношении, такой же дурацкий, как и российское зло. Настоящие российские орки оказались гораздо скучнее и пошлее даже самых низкопробных голливудских боевиков, то есть именно такими, какими их предвосхитил английский зануда Толкиен. «Русская весна» — это весна без солнца, русский фашизм — это фашизм за вычетом стиля, русское зло — это зло без романтики и хорошего вкуса. Сегодняшняя Россия это русское минус красивое.
Фашизм и коммунизм (той частью, которой последний вещал от имени диалектики и марксизма) — разверзались из европейской воли, вырастали из безосновности на тонкой шее истории, они были безосновательны по отношению к России, даже более безосновательны, чем не постигший ее либерализм. Путинизм же куда основательней, куда проще, это куда более «почвенный», глухой и примитивный режим. Понятия о правах человека, лозунги Третьего Рима и портреты Сталина — все это не органично, но органически уживается в биологическом компосте, в народной грибнице будней. Эта грибница ленива, почти безвольна, при том, что пропитана злобой на клеточном уровне, день ото дня наливается ядом, а все свои рефлексии подчиняет рефлексу — стрелять. В дурном бездумном рефлексе она вполне способна выстрелить ядерным «Сатаной».
В общем, нет в России ни фашизма, ни другого «приличного», построенного по европейским лекалам тоталитаризма, ни даже «нормального», захватывающего Зла. Но это вовсе не значит, что можно расслабиться и обрадоваться. И без всех этих «измов» российские реалии вполне грозят перерасти в крупномасштабную кровавую катастрофу, и реалии эти в своем роде даже похуже, чем приписываемые им «измы» — поскольку остаться могут только руины, и никаких вам висконтиевских ашенбахов и красивых гестаповских чудовищ из Жана Жене и даже никаких хайдеггеров колыхаться за этими руинами не будет, поскольку грядет вовсе не «гибель богов», а гибель уродов. Жаль только, что пыль от галопирующей к саморазрушению цивилизации уродов утопит окрест много прекрасного, и не останется ни «васильков», ни «шакалов», а, может быть, если это будет все-таки не пыль, а «радиоактивный пепел», вообще ничего.
Комментариев нет:
Отправить комментарий